Структура и характер гомеровского повествования о войне греков с троянцами таковы, что на первом плане находятся не военные действия и стоящие за ними политические причины, а деяния отдельных личностей. Герои Троянской войны являются движущей силой описываемых событий, их гнев, радость, отвага, доблесть и прочие чувства и качества в сочетании с интригами олимпийских богов.
Гомер упоминает огромное количество персонажей в первую очередь со стороны греков (хотя и троянцы не обделены вниманием), они взаимосвязаны между собой хитросплетением мотивов и действий.
Ахиллес – самый могучий, знаменитый и пользующийся наибольшей симпатией автора и читателей греческий герой. Согласно мифологии, является сыном Пелея, царя мирмидонян, и морской богини Фетиды. Мать пыталась в раннем детстве сделать сына бессмертным, окунув его в волшебную реку Стикс, отделяющую мир живых от мира мёртвых. Но при этом Фетида держала новорожденного сына за пятку, тем самым оставив на его теле единственное уязвимое для оружия место.
В юности Ахилл не творил громких подвигов, однако его репутация как грозного воина была высока. Хитростью греки убедили его присоединиться к походу против Трои (его мать была против, зная пророчество о его гибели), в ходе которого он совершил множество подвигов. На десятом году осады Трои он повздорил с Агамемноном из-за захваченной пленницы Брисеиды. После того, как девушка была уведена к Агамемнону, Ахилл разгневался и отказался продолжать воевать. Вернулся в строй лишь после того, как Гектором был убит его лучший друг Патрокл.
Ахилл убил Гектора под стенами Трои, но и сам пал незадолго до захвата города. Его поразил стрелой в пятку Парис, брат Гектора; по другой версии, стрелу Париса направлял бог солнца Аполлон.
Патрокл
Патрокл – дальний родственник и друг детства Ахилла, который воспитывался вместе с ним. Любопытно, что в западной культуре сложилось восприятие Патрокла как младшего друга Ахилла, что нашло отражение и в голливудской картине «Троя» (2004). На самом деле из греческой мифологии следует, что Патрокл был старше Ахилла, и довольно существенно.
В ходе войны Патрокл всегда был верным соратником Ахилла и сопровождал его во всех битвах, даже если это грозило ему смертью. После ссоры Ахилла с Агамемноном Патрокл из солидарности также отказался сражаться, но в критический момент вступил в бой, облачившись в доспехи друга. Ободрённые им греки почти победили, но в этот момент Гектор поразил Патрокла.
Одиссей – царь острова Итака, один из основных героев «Илиады» и главный персонаж «Одиссеи». Не будучи самым могучим воином греков, но обладая выдающейся хитростью, тактическим и стратегическим мышлением, сыграл решающую роль в победе над Троей 
. Первоначально не желал отправляться на войну, так как получил предсказание, что вернётся в родной дом к любимой жене и новорождённому сыну лишь 20 лет спустя. Притворялся безумным, но был вынужден сознаться в своей дееспособностью перед угрозой жизни сына.
В «Илиаде» постоянно предстаёт самым хитрым и даже коварным из греков, чьи уловки сослужили им большую службу. Так, греки не решались высаживаться на берег Троады из-за предсказания неминуемой смерти первого ступившего на азиатскую землю. Одиссей спрыгнул с корабля, чтобы увлечь остальных, но перед этим бросил себе под ноги щит. Таким образом, вместо него первым коснулся азиатского берега другой воин. Именно Одиссей придумал Троянского коня – уловку, позволившую грекам захватить Трою.
Аякс Большой (Теламонид) и Аякс Малый (Оилид) – два греческих героя, бывших неразлучными друзьями, выражение «два Аякса» в дальнейшем стало синонимом крепкой мужской дружбы. Аякс Теламонид был самым искусным и отважным воином греков после Ахиллеса, описывается как могучий высокий человек, фактически непобедимый в бою. При этом был в высшей степени тщеславным человеком: после того, как доспехи погибшего Ахиллеса были присуждены Одиссею, впал в бешенство, истребил стадо баранов, которых в гневе принял за оскорбивших его предводителей греков, а затем покончил с собой.
Аякс Малый, получивший своё прозвище из-за более скромных по сравнению с Теламонидом габаритов, был виртуозным копьеметателем и бегуном, и при этом также отличался буйным нравом. Во время штурма Трои настиг в храме Кассандру, искавшую защиту у статуи Афины, и изнасиловал её. За это был умерщвлён богами во время морского возвращения на родину.
Агамемнон – царь Микен, предводитель греков в Троянской войне. Был первым, кто поддержал брата, спартанского царя Менелая, в стремлении идти на Трою и уничтожить её. Во главе ста кораблей был самым могущественным из военных вождей греков. Интересно, что у этого персонажа есть реальный исторический прототип: хеттские источники XIV столетия до нашей эры упоминают о царе Акаганусе из страны Ахийява.
Судьба Агамемнона сложилась трагически: по возвращении из троянского похода с Кассандрой в качестве добычи был убит своей женой Клитемнестрой и её любовником, захватившими власть. В конце позапрошлого века археолог-дилетант Генрих Шлиман при раскопках Микен обнаружил царские захоронения с золотыми погребальными масками, одну из которых он поспешил торжественно объявить маской Агамемнона. На самом деле эти маски относятся к более ранней исторической эпохе и с Агамемноном из гомеровского эпоса не связаны.
Менелай – царь Спарты, один из важнейших персонажей не только гомеровского эпоса, но и всей древнегреческой мифологии. В современной трактовке находится на втором плане и играет подчинённую роль по отношению к более ярким персонажам – Агамемнону, Ахиллу и прочим. По большому счёту, низведён до типажа обманутого мужа – именно измена его жены Елены Прекрасной с троянским царевичем Парисом стало формальной причиной всей войны.
Менелай с Одиссеем сначала отправились в Трою мирным посольством с требованием вернуть Елену, однако были осмеяны. Собрал войско вместе с Агамемноном и играл активную роль в осаде Трои. В античные времена был куда более важным персонажем, так как тогда была популярна не сохранившаяся до наших дней поэма о десятилетних скитаниях Менелая после войны по Востоку и Египту. Это была эпохальная история долгого и опасного возвращения домой, построенная по типу «Одиссеи». После долгожданного возвращения в Спарту правил вместе с Еленой, возвращённой из Трои, и умер своей смертью.
Нестор
Нестор – пожалуй, наиболее благополучный из всех первостепенных греческих героев Троянской войны. Царь Пилоса, отличавшийся храбростью на поле боя, личной доблестью (в молодости был одним из участников легендарного похода Ясона за золотым руном), рассудительностью и мудростью (наиболее дальновидный из греческих вождей наряду с Одиссеем), а также пользовавшийся общим уважением и авторитетом. По благословению богов отличался долголетием и прожил три «стандартных» жизни.
Несмотря на то, что участвовал в Троянской войне в преклонном возрасте, лично участвовал в битвах, а также в соревнованиях по бегу во время церемониальных погребальных игр во время осады. Единственный из лидеров греческого похода, чьё возвращение домой было спокойным, а последующая жизнь безоблачной.
Александр Бабицкий
Троя (тур. Truva), второе название - Илион, древний город на северо-западе Малой Азии, у побережья Эгейского моря. Была известна благодаря древнегреческим эпосам, обнаружена в 1870 гг. при раскопках Г.Шлиманом холма Гиссарлык. Особую известность город приобрел, благодаря мифам о Троянской войне и событиям, описанным в поэме Гомера "Илиада", согласно которым 10 летняя война коалиции ахейских царей во главе с Агамемноном - царем Микен против Трои закончилась падением города - крепости. Народ, населявший Трою, в древнегреческих источниках именуется тевкрами.
Троя - мифический город. В течение многих веков реальность существования Трои ставилась под сомнение - она существовала, как город из легенды. Но всегда находились люди, ищущие в событиях "Илиады" отражение реальной истории. Однако серьезные попытки поиска древнего города были предприняты лишь в XIX веке. В 1870 году Генрих Шлиман во время раскопок горного селения Гиссрлык на турецком побережье, наткнулся на руины древнего города. Продолжив раскопки на глубину 15 метров, он раскопал сокровища, относившиеся к древней и высокоразвитой цивилизации. Это и были руины знаменитой гомеровской Трои. Стоит отметить, что Шлиман раскопал город, который был построен раньше (за 1000 лет до троянской войны), дальнейшие исследования показали, что он просто прошел Трою насквозь, так как она был воздвигнута на руинах найденного им древнего города.
Троя и Атлантида - одно и то же. В 1992 году Эберхардом Цангером было выдвинуто предположение, что Троя и Атлантида - это один и тот же город. Он строил теорию на сходстве описания городов в древних легендах. Однако распространения и научной основы у этого предположения не было. Широкой поддержки данная гипотеза не получила.
Троянская война разгорелась из-за женщины. Согласно греческой легенде, Троянская война вспыхнула из за того, что один из 50 сыновей царя Приама - Парис, похитил прекрасную Елену - жену спартанского царя Менелая. Греки выслали войска именно для того, чтобы забрать Елену. Однако, по мнению некоторых историков, это, скорее всего, только вершина конфликта, то есть та последняя капля, которая дала предпосылку войне. До этого, предположительно, было множество торговых войн между греками и троянцами, которые контролировали торговлю на всем побережье в районе пролива Дарданеллы.
Троя продержалась 10 лет благодаря помощи из вне. Согласно имеющимся источникам, войско Агамемнона расположилось лагерем перед городом на берегу моря, не осадив крепость со всех сторон. Этим воспользовался царь Трои Приам, установивший тесные связи с Карией, Лидией и другими районами Малой Азии, которые в течение войны оказывали ему помощь. В результате война оказалась очень затяжной.
Троянский конь существовал на самом деле. Это один из немногих эпизодов той войны, который так и не нашел своего археологического и исторического подтверждения. Более того, в Илиаде о коне нет ни слова, зато Гомер его подробно описывает в своей "Одиссее". А все события, связанные с троянским конем и их подробности были описаны римским поэтом Вергилием в "Энеиде", 1 в. до н.э., т.е. почти 1200 лет спустя. Некоторые историки предполагают, что под троянским конем понималось какое-либо оружие, например, таран. Другие утверждают, что так Гомер назвал греческие морские суда. Возможно, что коня вовсе не было, а Гомер использовал его в своей поэме, как символ гибели доверчивых троянцев.
Троянский конь попал в город благодаря хитрой уловке греков. По легенде греки распространили слух, будто существует пророчество, что если деревянный конь будет стоять в стенах Трои, он сможет вечно защищать город от греческих набегов. Большинство жителей города склонялось к тому, что коня надо ввести в город. Однако были и противники. Жрец Лаокоон предлагал сжечь коня или сбросить его со скалы. Он даже метнул в коня копьем, и все услышали, что конь внутри пуст. Вскоре был пленен грек по имени Синон, рассказавший Приаму, что греки выстроили коня в честь богини Афины, чтобы искупить многолетнее кровопролитие. За этим последовали трагические события: во время жертвоприношения богу моря Посейдону из воды выплыли два огромных змея, которые задушили жреца и его сыновей. Увидев в этом предзнаменование свыше, троянцы решили вкатить коня в город. Он был так огромен, что не пролез в ворота и пришлось разобрать часть стены.
Троянский конь стал причиной падения Трои. По легенде, в ночь после того, как конь попал в город, Синон выпустил из его чрева прятавшихся внутри воинов, которые быстро перебили стражу и распахнули городские ворота. Уснувший после буйных празднеств город, даже не оказал сильного сопротивления. Несколько троянских воинов во главе с Энеем пытались спасти дворец и царя. По древнегреческим мифам, дворец пал благодаря великану Неоптолему, сыну Ахилла, который разбил парадную дверь своим топором и убил царя Приама.
Генрих Шлиман, нашедший Трою и скопивший за жизнь огромное состояние, родился в бедной семье. Он родился в 1822 году в семье сельского пастора. Его родина - небольшая немецкая деревушка возле польской границы. Мать умерла, когда ему было 9 лет. Отец был суровым, непредсказуемым и эгоцентричным человеком, очень любившим женщин (за что и лишился должности). В 14 лет Генриха разлучили с его первой любовью - девочкой Минной. Когда Генриху было 25 лет и он уже становился знаменитым бизнесменом, он, наконец, в письме попросил руки Минны у ее отца. В ответе было сказано, что Минна вышла замуж за фермера. Это сообщение окончательно разбило его сердце. Страсть к Древней Греции появилась в душе мальчика благодаря отцу, который читал "Илиаду" детям по вечерам, а после подарил сыну книгу по мировой истории с иллюстрациями. В 1840 году, после долгой и изнурительной работы в бакалейной лавке едва не стоившей ему жизни, Генрих садится на корабль отправляющийся в Венесуэлу. 12 декабря 1841 года корабль попал в шторм и Шлиман был выброшен в ледяное море, от гибели его спас бочонок, за который он держался до тех пор, пока его не спасли. За свою жизнь он выучил 17 языков и сколотил крупное состояние. Однако пиком его карьеры были раскопки великой Трои.
Раскопки Трои Генрих Шлиман предпринял из-за неустроенности в личной жизни. Это не исключено. В 1852 году Генрих Шлиман, имевший много дел в Санкт-Петербурге женился на Екатерине Лыжиной. Этот брак длился 17 лет и оказался для него абсолютно пусты. Будучи человеком страстным по натуре, он взял в жены здравомыслящую женщину, которая была к нему холодна. В результате, он чуть ни оказался на грани безумия. Несчастливая пара имела троих детей, но Шлиману это не принесло счастья. От отчаяния он сколотил еще одно состояние, продавая краску индиго. Кроме того, он вплотную занялся греческим языком. В нем появлялась неумолимая тяга к путешествиям. В 1868 году он решил поехать на Итаку и организовать свою первую экспедицию. Далее он отправился в сторону Константинополя, в те места, где по "Илиаде" находилась Троя и начал раскопки на холме Гиссарлык. Это был его первый шаг на пути в великую Трою.
Украшения Елены троянской Шлиман примерял своей второй жене. Со второй женой Генриха познакомил его старый друг, это была 17-летняя гречанка София Энгастроменос. По некоторым источникам, когда в 1873 году Шлиман нашел знаменитые сокровища Трои (10000 золотых предметов), он перенес их наверх с помощью своей второй жены, которую безмерно любил. Среди них были две роскошные диадемы. Надев одну из них на голову Софии, Генрих произнес: "Драгоценность, которую носила Елена Троянская, теперь украшает мою жену". На одной из фотографий она действительно изображена в великолепных украшениях древности.
Троянские сокровища были утеряны. В этом есть доля правды. Шлиманы передали 12000 предметов в Берлинский музей. Во время Второй мировой войны, этот бесценный клад был перенесен в бункер из которого исчез в 1945 году. Часть сокровищницы неожиданно объявилась в 1993 году в Москве. До сих пор нет ответа на вопрос: "Действительно ли это было золото Трои?".
При раскопках на Гиссарлыке было обнаружено несколько слоев-городов различных времен. Архиологи определили 9 слоев, которые относятся к различным годам. Их все называют Троей. От Трои I сохранилось лишь две башни. Трою II исследовал Шлиман, считая ее истинной Троей царя Приама. Троя VI была высшей точкой развития города, ее жители выгодно торговали с греками, однако этот город, похоже, был сильно разрушен землетрясением. Современные ученые считают, что найденная Троя VII и есть истинный город Гомеровской "Илиады". По утверждению историков, город пал в 1184 г. до н.э., будучи сожженным греками. Троя VIII восстановлена греческими колонистами, они же поставили здесь храм Афины. Троя IX принадлежит уже Римской империи. Хочется отметить, что раскопки показали, что Гомеровские описания очень точно описывают город.
Кто сегодня не знает знаменитую легенду о Троянской войне? В этот миф трудно поверить, но подлинность существования Трои были подтверждены при раскопках знаменитого немецкого археолога Генриха Шлимана (1822-1890). Современные археологические исследования подтверждают историчность трагических событий, которые произошли в конце XIII — начале XII столетий до н. э. Открываются все новые и новые подробности о Троянской войне и связанных с ней обстоятельств.
На сегодняшний день известно, что крупное военное столкновение союза ахейских государств с городом Троя (Илион), находившимся на берегу Эгейского моря, произошло между 1190 и 1180 годами до н. э (по другим данным, около 1240 г. до н.э.)
Первыми источниками, сообщающими об этом сколь легендарном, столь и ужасном событии, были поэмы Гомера «Илиада» и «Одиссея». Позднее Троянская война явилась темой «Энеиды» Вергилия и других произведений, в которых история тоже переплетается с вымыслом.
Согласно этим произведениям поводом к Троянской войне явилось похищение Парисом, сыном троянского царя Приама, прекрасной Елены, жены царя Спарты Менелая. По призыву Менелая связанные клятвой женихи, известные греческие герои, пришли ему на помощь. По «Илиаде», на освобождение похищенной отправилось войско греков, ведомое микенским царем Агамемноном — братом Менелая.
Попытка путем переговоров добиться возвращения Елены оказалась неудачной, и тогда греки начали изматывающую осаду города. Участие в войне принимали и боги: Афина и Гера — на стороне греков, Афродита, Артемида, Аполлон и Арес — на стороне троянцев. Троянцев было в 10 раз меньше, но Троя оставалась неприступной.
Единственным источником для нас может служить только поэма Гомера «Илиада», но автор, как отмечает греческий историк Фукидид, преувеличил значение войны и приукрасил ее, а потому к сведениям поэта следует относиться довольно осторожно. Но нас прежде всего интересуют боевые действия и приемы ведения войны в то время, о чем Гомер рассказал весьма подробно.
Итак, город Троя находился в нескольких километрах от берега Геллеспонта (Дарданеллы). Через Трою проходили торговые пути, которыми пользовались греческие племена. Как видно, троянцы мешали торговле греков, что заставило греческие племена объединиться и начать войну с Троей, которую поддерживали многочисленные союзники, из-за чего война затянулась на долгие годы.
Троя, на месте которой сегодня расположено турецкое местечко Гиссарлык, была обнесена высокой каменной стеной с зубцами. Ахейцы не решались штурмовать город и не блокировали его, потому боевые действия проходили на ровном поле между городом и лагерем осаждающих, который находился на берегу Геллеспонта. Троянцы время от времени врывались в лагерь противника, пытаясь зажечь греческие корабли, вытащенные на берег.
Подробно перечисляя корабли ахейцев, Гомер насчитал 1186 судов, на которых было перевезено стотысячное войско. Вне всякого сомнения, число судов и воинов преувеличено. Кроме этого, следует учесть, что эти корабли были попросту большими лодками, ибо их легко можно было вытаскивать на берег и довольно быстро спускать на воду. Такое судно не мог поднять 100 человек.
Скорей всего, у ахейцев имелось несколько тысяч воинов. Возглавлял их Агамемнон, царь «многозлатых Микен». А во главе воинов каждого племени стоял свой вождь.
Ахейцев Гомер назвал «копьеборными», потому нет сомнений в том, что главным оружием греческих воинов было копье с медным наконечником. У война был медный меч и хорошее защитное вооружение: поножи, панцирь на груди, шлем с конской гривой и большой, окованный медью щит. Племенные вожди сражались на боевых колесницах или спешившись. Воины низших иерархий были вооружены хуже: они имели копья, пращи, «секиры двуострые», топоры, луки со стрелами, щиты и являлись опорой для своих вождей, которые сами вступали в единоборство с лучшими воителями Трои. Из описания Гомера возможно представить обстановку, в которой проходило единоборство. Происходило это так.
Противники располагались недалеко друг от друга. Боевые колесницы выстраивали в ряд; воины снимали свои доспехи и складывали их рядом с колесницами, потом усаживались на землю и наблюдали за единоборством своих вождей. Единоборствующие вначале метали копья, потом бились на мечах (медных), которые скоро приходили в негодность. Лишившись меча, сражавшийся укрывался в рядах своего племени или же ему подавалось новое оружие для продолжения борьбы. С убитого победитель снимал доспехи и забирал его оружие.
Первыми в бой вступали боевые колесницы, затем «непрерывно одна за другой фаланги ахейцев двигались в бой на троянцев», «молча шагали, вождей опасаясь своих». Первые удары пехота наносила копьями, а после рубилась мечами. С боевыми колесницами пехота боролась с помощью копий. Принимали участие в бою и лучники, однако стрела не считалась надежным средством даже в руках отличного лучника.
Неудивительно, что в таких условиях исход борьбы решали физическая сила и искусство владения оружием, которое зачастую отказывало: медные наконечники копий гнулись, а мечи ломались. Маневр на поле боя еще не применялся, но уже начали появляться зачатки организации взаимодействие боевых колесниц и пеших воинов.
Такой бой длился до наступления ночи. Если ночью достигалось соглашение, то сжигались трупы. Если соглашения не было, противники выставляли стражу, организуя охрану войска, находившегося в поле, и оборонительных сооружений (крепостной стены и укреплений лагеря — рва, заостренных кольев и стены с башнями). Стража, состоявшая как правило из нескольких отрядов, находилась позади рва. Ночью высылалась разведка в стан врага с целью захвата пленных и выяснения намерений противника, проводились собрания племенных вождей, на которых решался вопрос о дальнейших действиях. Утром бой возобновлялся.
Приблизительно так и протекали бесконечные сражения между ахейцами и троянцами. По Гомеру, только на 10-й (!) год войны начали разворачиваться основные события.
Однажды троянцы, добившись успеха в ночной вылазке, отбросили противника к его укрепленному лагерю, окруженному рвом. Перебравшись через ров, троянцы стали штурмовать стену с башнями, но в скором времени были отброшены.
Позднее им все таки удалось разбить камнями ворота и ворваться в лагерь ахейцев. Завязался кровавый бой за корабли. Такой успех троянцев Гомер объясняет тем, что в бою не участвовал лучший воин осаждавших — непобедимый Ахилл, рассорившийся с Агамемноном.
Видя, что ахейцы отступают, друг Ахилла Патрокл уговорил Ахилла разрешить ему вступить в сражение и дать свои доспехи. Воодушевленные Патроклом, ахейцы сплотились, в результате чего у кораблей троянцы встретились со свежими силами противника. Это был плотный строй сомкнутых щитов «пика близ пики, щит у щита, заходя под соседний». Воины выстроились в несколько шеренг и отразили атаку троянцев, а контратакой — «ударами острых мечей и пик двуконечных» — смогли отбросить их.
Наконец, нападение было отбито. Но сам Патрокл погиб от руки Гектора, сына Приама, царя Трои. Так доспехи Ахилла достались врагу. Позднее Гефест выковал Ахиллу новые доспехи и оружие, после чего Ахилл, разъяренный гибелью друга, снова вступил в сражение. Позже он убил в поединке Гектора, привязал его тело к колеснице и помчался в свой лагерь. Троянский царь Приам с богатыми дарами пришел к Ахиллу, умолил вернуть ему тело сына и достойно похоронил его.
На этом заканчивается «Илиада» Гомера.
По более поздним мифам, позднее на помощь троянцам пришли во главе с Пенфисилеей и царь эфиопов Мемнон. Но в скором времени они погибли от руки Ахилла. А вскоре и сам Ахилл погиб от стрел Париса, направленных Аполлоном. Одна стрела угодила в единственное уязвимое место — пятку Ахилла, другая — в грудь. Его доспехи и оружие достались Одиссею, признанному храбрейшим из ахейцев.
После гибели Ахилла грекам было предсказано, что без лука и стрел Геракла, находившихся у Филоктета, и Неоптолема, сына Ахилла, Трою они на смогут взять. За этими героями было послано посольство, и они поспешили на помощь соотечественникам. Филоктет стрелой Геракла смертельно ранил троянского царевича Париса. Одиссей и Диомед убили спешившего на помощь троянцам фракийского царя Реса и увели его волшебных коней, которые, по пророчеству, попав в город, сделали бы его неприступным.
И тогда хитроумный Одиссей придумал необычайную военную хитрость…
Долго, втайне от других, беседовал он с неким Эпеем, лучшим плотником в ахейском лагере. К вечеру все ахейские вожди собрались в шатре Агамемнона на военный совет, где Одиссей рассказал свой авантюрный план, по которому надо было соорудить огромного деревянного коня. В его чреве должны поместиться самые искусные и смелые воины. Все же остальное войско должно сесть на корабли, отойти от троянского берега и укрыться за островом Тендос.
Как только троянцы увидят, что ахейцы оставили побережье, они подумают, что осада Трои снята. Троянцы наверняка затащат деревянного коня в Трою. Ночью ахейские корабли вернутся, а воины, укрывшиеся в деревянном коне, выйдут из него и откроют крепостные ворота. И тогда — последний штурм ненавистного города!
В течении трех дней стучали топоры в тщательно отгороженной части корабельной стоянки, три дня кипела таинственная работа.
Утром четвертого дня троянцы с удивлением обнаружили ахейский лагерь пустым. В морской дымке таяли паруса ахейских судов, а на прибрежном песке, где только вчера пестрели шатры и палатки врага, находился огромный деревянный конь.
Ликующие троянцы вышли из города и с любопытством бродили по опустевшему берегу. Они с удивлением окружили огромного деревянного коня, возвышавшегося над кущами прибрежных ракит. Кто-то стал советовать бросить коня в море, кто-то — сжечь, но многие настаивали на том, чтобы затянуть его в город и поставить на главной площади Трои как память о кровавой битве народов.
В разгар спора к деревянному коню подошел жрец Аполлона Лаокоон с двумя своими сыновьями. «Бойтесь данайцев, дары приносящих!» — вскричал он и, выхватив из рук троянского воина острое копье, метнул его в деревянное брюхо коня. Задрожало вонзившееся копье, и послышался из конского чрева еле слышимый медный звон. Однако Лаокоона никто не послушал. Все внимание толпы было привлечено появлением юношей, ведущих пленного ахейца. Его подвели к царю Приаму, стоявшему в окружении придворной знати рядом с деревянным конем. Пленник назвался Синоном и пояснил, что сам сбежал от ахейцев, которые должны были принести его в жертву богам — это было условием благополучного возвращения домой.
Синон убедил троянцев, что конь являлся посвятительным даром Афине, которая могла обрушить свой гнев на Трою, если троянцы уничтожат коня. А если поставить его в городе перед храмом Афины, то Троя станет несокрушимой. При этом Синон подчеркнул, что потому ахейцы и построили коня таким огромным, чтобы троянцы не могли протащить его через крепостные ворота…
Как только Синон произнес эти слова, со стороны моря послышался полный ужаса крик. Из моря выползли два огромных змея и оплели жреца Лаокоона, а также двух его сыновей смертельными кольцами своих гладких и липких тел. В один миг несчастные испустили дух.
Теперь уже никто не сомневался в том, что Синон говорил правду. А потому следует поскорей установить этого деревянного коня рядом с храмом Афины.
Соорудив низкий помост на колесах, троянцы установили на него деревянного коня и повезли к городу. Чтобы конь прошел в Скейские ворота, троянцам довелось разобрать часть крепостной стены. Коня поставили на условленном месте.
Пока троянцы, опьяненные успехом, праздновали победу, ночью ахейские лазутчики тихо вышли из коня и открыли ворота. К тому времени греческое войско по сигналу Синона незаметно вернулось обратно и теперь захватило город.
В результате Троя была разграблена и уничтожена.
Но почему причиной гибели Трои стал именно конь?
Этим вопросом задавались еще в древние времена. Многие античные авторы пытались найти разумное объяснение легенде. Высказывались самые различные предположения: например, что у ахейцев была боевая башня на колесах, сделанная в форме коня и обитая конскими шкурами; или что греки смогли проникнуть в город через подземный ход, на двери которого была нарисована лошадь; или что лошадь была знаком, по которому ахейцы в темноте отличали друг друга от противника… Сейчас принято считать, что троянский конь является аллегорией какой-то военной хитрости, примененной ахейцами при взятии Трои.
Под стенами города погибают практически все герои, и ахейцы, и троянцы. А из тех, кто выжил в войне, многие погибнут по дороге домой. Кто-то, как царь Агамемнон, по возвращении домой найдет смерть от рук близких, кто-то будет изгнан и проведет жизнь в скитаниях. По сути, это конец героического века. Под стенами Трои нет победителей и нет побежденных, герои уходят в прошлое, и наступает пора обыкновенных людей.
Любопытно, но конь символически связан также с рождением и смертью. Лошадь из дерева ели, вынашивающая что-то в своем чреве, символизирует рождение нового, а троянский конь сделан как раз из еловых досок, и в его полом животе сидят вооруженные воины. Выходит, что троянский конь несет смерть для защитников крепости, но в то же время означает и рождение чего-то нового.
Результаты последних археологических экспедиций пока еще не дают возможности убедительно восстановить сценарий Троянской войны. Но их результаты не отрицают, что за троянским эпосом скрывается история греческой экспансии против крупной державы, находившейся на западном берегу Малой Азии и мешавшей грекам обрести власть над этим регионом. Остается надеяться, что подлинная история Троянской войны все же будет когда-то написана.
Аскалаф
Ялмен
Схедий
Эпистроф
Датировка
Датировка Троянской войны является спорной, однако большинство исследователей относят её к рубежу XIII-XII вв. до н. э. Спорным остаётся вопрос о «народах моря » - стали ли они причиной Троянской войны или, наоборот, их движение было вызвано результатами Троянской войны. Американские астрономы, анализируя события «Одиссеи», пришли к выводу, что Одиссей вернулся на Итаку в 1178 г. до н. э. , в связи с чем можно предположить, что война началась в 1198 г. до н. э.
Перед войной
См. также Киприи
Согласно древнегреческому эпосу, на свадьбу героя
Пелея и нереиды Фетиды , ещё не родившемуся сыну которой Фемида предрекла, что он превзойдёт своего отца, явились все олимпийские боги, кроме богини раздора Эриды ; не получив приглашения, последняя подбросила среди пирующих золотое яблоко Гесперид с надписью: «Прекраснейшей», за это звание последовал спор между богинями Герой , Афиной и Афродитой . Они попросили Зевса рассудить их. Но тот не хотел отдавать предпочтение какой-то из них, потому что самой прекрасной считал Афродиту , но Гера приходилась ему супругой, а Афина - дочерью. Тогда он отдал суд Парису .
Парис отдал предпочтение богине любви, потому что та пообещала ему любовь прекраснейшей в мире женщины, супруги царя Менелая Елены . Парис отплыл в Спарту на корабле, построенном Фереклом . Менелай радушно принял гостя, но вынужден был отплыть на Крит, чтобы похоронить своего деда Катрея . Афродита влюбила Елену в Париса, и та отплыла с ним, взяв с собой сокровища Менелая и рабынь Эфру и Климену . По пути они посетили Сидон .
Похищение Елены было ближайшим поводом к объявлению войны народу Париса. Решив отомстить обидчику, Менелай и его брат Агамемнон (Атриды) объезжают греческих царей и склоняют их к участию в походе на троянцев. Это согласие было дано предводителями отдельных народов в силу клятвы, которой ранее связал их отец Елены, Тиндарей . Главнокомандующим экспедиции был признан Агамемнон ; после него привилегированное положение в войске занимали Менелай , Ахилл , два Аякса (сын Теламона и сын Оилея), Тевкр , Нестор , Одиссей , Диомед , Идоменей , Филоктет и Паламед .
Не все охотно приняли участие в войне. Одиссей пытался уклониться, притворившись безумным, но Паламед разоблачил его. Кинир не стал союзником греков. Пемандр и Тевтис не участвовали в походе. Фетида пытается укрыть своего сына у Ликомеда на Скиросе, но Одиссей находит его, и Ахилл охотно присоединяется к войску. Дочь Ликомеда Деидамия рождает Ахиллу сына Неоптолема .
Состоявшая из 100 000 воинов и 1186 кораблей армия собралась в Авлидской гавани (в Беотии , при проливе, отделяющем Евбею от материка Греции).
Здесь во время жертвоприношения из-под алтаря выползла змея, взобралась на дерево и, пожрав выводок из 8 воробьев и воробьиную самку, обратилась в камень. Один из состоявших при войске гадателей, Калхант , вывел отсюда, что предстоящая война будет продолжаться девять лет и окончится на десятый год взятием Трои .
Начало войны
Агамемнон приказал войску садиться на корабли и достиг Азии. Греки высадились по ошибке в Мизии битва, в которой Ферсандр был убит Телефом, но сам Телеф был тяжело ранен Ахилесом , а его войско было разбито.
Затем, будучи отнесены бурей от берега Малой Азии, ахейцы вновь прибыли в Авлиду и оттуда уже вторично отплыли под Трою по принесении в жертву Артемиде дочери Агамемнона, Ифигении (последний эпизод Гомером не упоминается). Телеф, прибывший в Грецию, указал морской путь ахейцам и был исцелен Ахиллом.
Причалив на Тенедосе, греки захватывают остров. Ахилл убивает Тенеса . Когда греки приносят жертвы богам, Филоктета укусила змея. Его оставляют на пустынном острове.
Высадка в Троаде окончилась благополучно лишь после того, как Ахиллес убил царя троадского г. Колон, Кикна , пришедшего на помощь троянцам. Протесилай , первый из высадившихся на берег ахейцев, был убит Гектором .
Когда греческое войско расположилось лагерем на Троянской равнине, Одиссей и Менелай отправились в город для переговоров о выдаче Елены и примирении враждующих сторон. Несмотря на желание самой Елены и совет Антенора окончить дело примирением, троянцы отказали грекам в удовлетворении их требования. Число троянцев, которыми командует Гектор, меньше числа греков, и хотя на их стороне имеются сильные и многочисленные союзники (Эней , Главк и др.), но, боясь Ахиллеса, они не решаются дать решительное сражение.
С другой стороны, ахейцы не могут взять хорошо укрепленный и защищаемый город и ограничиваются тем, что опустошают окрестности и ради добычи провианта предпринимают, под начальством Ахиллеса, более или менее отдаленные походы на соседние города.
В битве Диомед, руководимый Афиной, совершает чудеса храбрости и ранит даже Афродиту и Ареса (5 рапс.). Менелай убивает Пилемена , но Сарпедон сражает царя Родоса Тлеполема .
Намереваясь вступить в единоборство с ликийцем Главком , Диомед узнает в нём старинного гостя и друга: взаимно обменявшись оружием, противники расходятся (6 рапс.).
День оканчивается нерешительным поединком вернувшегося в сражение Гектора с Аяксом Теламонидом. Во время заключённого обеими сторонами перемирия, предаются земле убитые, и греки, по совету Нестора, окружают свой лагерь рвом и валом (7 рапс.).
Битва начинается снова, но Зевс запрещает богам принимать в ней участие и предопределяет, что она должна окончиться поражением греков (8 рапс.).
На следующую ночь Агамемнон уже начинает помышлять о бегстве, но Нестор советует ему примириться с Ахиллом. Попытки отправленных с этой целью к Ахиллу послов не приводят ни к чему (9 рапс.).
Между тем Одиссей и Диомед выходят на разведку, захватывают в плен троянского шпиона Долона и убивают фракийского царя Реса , прибывшего на помощь к троянцам (10 рапс.).
На следующий день Агамемнон оттесняет троянцев к городским стенам, но сам он, Диомед, Одиссей и другие герои оставляют битву вследствие полученных ран; греки удаляются за стены лагеря (11 рапс.), на который троянцы производят нападение. Греки храбро сопротивляются, но Гектор разбивает ворота, и толпа троянцев беспрепятственно проникает в греческий стан (12 рапс.).
Ещё раз греческие герои, особенно оба Аякса и Идоменей, с помощью Посейдона, успешно оттесняют троянцев, причём Идоменей убивает Асия , Аякс Теламонид повергает Гектора ударом камня на землю; однако, Гектор вскоре снова появляется на поле битвы, исполненный крепости и сил, которые, по приказанию Зевса, вселил в него Аполлон (13 рапс.). Троянец Деифоб убивает Аскалафа , а Гектор сражает Амфимаха , Полидамант же (14 рапс.) убивает Профоенора .
Посейдон вынужден предоставить греков их участи; они снова удаляются к кораблям, которые Аякс тщетно пытается защитить от приступа неприятелей (15 рапс.). Троянцы атакуют: Агенор убивает Клония , а Медонт сражен Энеем .
Когда передний корабль уже охвачен пламенем, Ахилл, уступая просьбам своего любимца Патрокла, снаряжает его в битву, предоставив в его распоряжение собственное оружие. Троянцы, полагая, что перед ними - сам Ахилл, бегут; Патрокл преследует их до городской стены и убивает при этом множество неприятелей, включая Пирехма и храброго Сарпедона , тело которого троянцы отбивают только после ожесточенной борьбы. Наконец, Гектор, при содействии Аполлона, убивает самого Патрокла (16 рапс.); оружие Ахилла достается победителю (17 рапс.). В борьбе за тело Патрокла Аякс Теламонид убивает Гиппофоя и Форкия , а Менелай поражает Евфорба . Ахеец Схедий гибнет от руки Гектора .
Ахилл, подавленный личным горем, раскаивается в своем гневе, примиряется с Агамемноном и на следующий день, вооружившись в новые блестящие доспехи, изготовленные для него Гефестом по просьбе Фетиды (18 рапс.), вступает в битву с троянцами, многие из них гибнут, и в том числе Астеропей и главная надежда троянцев - Гектор (19-22 рапсодия).
Погребением Патрокла, празднованием устроенных в честь его похоронных игр, возвращением Приаму тела Гектора, погребением Гектора и установлением для этой последней цели 12-дневного перемирия заканчиваются события, составляющие содержание Илиады.
Заключительный этап войны
Тотчас после смерти Гектора амазонки приходят на помощь к троянцам, вскоре в битве их царица Пенфесилея убивает Подарка , но сама погибает от руки Ахилла .
Затем на помощь троянцам приходит войско эфиопов. Их царь Мемнон храбро сражается и убивает друга Ахилла Антилоха . Мстя за него, Ахилл убивает Мемнона в поединке.
Между Ахиллом и Одиссеем возникает ссора, причём последний объявляет, что хитростью, а не доблестью можно взять Трою. Вскоре после этого Ахилл, при попытке пробиться в город через Скейские ворота, или, по другому сказанию, во время бракосочетания с Приамовой дочерью Поликсеной в храме Фимбрейского Аполлона, погибает от стрелы Париса, направленной богом. После похорон сына Фетида предлагает отдать его оружие в награду достойнейшему из греческих героев: избранным оказывается Одиссей ; его соперник, Аякс Теламонид, оскорбленный оказанным другому предпочтением, совершает самоубийство.
Эти утраты со стороны греков уравновешиваются невзгодами, которые затем постигают троянцев. Живший в греческом войске в качестве пленника Приамид Гелен объявляет, что Троя будет взята лишь в том случае, если будут привезены стрелы Геракла, которыми владел наследник Геракла Филоктет , и прибудет с о-ва Скироса молодой сын Ахилла. Особо снаряженные послы привозят с о-ва Лемноса Филоктета, с его луком и стрелами, и с о-ва Скироса - Неоптолема.
По разрушении Трои Агамемнон и Менелай, вопреки обычаю, вечером созывают опьяневших греков на собрание, на котором половина войска с Менелаем высказывается за немедленное отплытие на родину, другая же половина, с Агамемноном во главе, предпочитает остаться на время, чтобы умилостивить Афину, разгневанную святотатством Аякса Оилида, который во время взятия города изнасиловал Кассандру. Вследствие этого войско отплывает двумя партиями.
Аллегорическое библейское и философское толкование
Помимо исторического объяснения сказаний о Троянской войне, были попытки толковать Гомера аллегорически: взятие Трои признавалось не событием из истории древней Греции, а придуманной поэтом аллегорией на иные исторические события. К этой категории Гомеровских критиков относятся голландец Герард Крузе , видевший в гомеровской «Одиссее» символическую картину странствований еврейского народа во времена патриархов, до смерти Моисея , а в «Илиаде» - картину позднейших судеб того же народа, а именно, борьбы за Обетованную землю, причём Троя соответствует Иерихону , а Ахилл - Иисусу Навину . По воззрению бельгийца Хуго , Гомер был пророком, который хотел изобразить в своих поэмах падение Иерусалима при Навуходоносоре и Тите, причём в Ахилле символически представлена жизнь Христа, а в «Илиаде» - деяния апостолов; Одиссей соответствует апостолу Петру, Гектор - апостолу Павлу; Ифигения не что иное, как Jephtageneia (дочь Иевфая), Парис - фарисей и т. д.
С появлением «Prolegomena» Фр.-Авг. Вольфа в г. возникают новые приёмы в исследовании исторической основы эпоса, изучаются законы развития мифов, героических сказаний и народной поэзии, создаются основы исторической критики. Сюда относятся прежде всего труды филологов и мифологов Хейне, Кройзера, Макса Мюллера, К. О. Мюллера и др. (по воззрениям последнего, в мифах дается олицетворение природной, общественной, государственной и народной жизни; их содержание - древнейшая местная и племенная история Эллады, облеченная в форму личных событий и индивидуальных явлений).
Отнесение событий к истории других регионов
Напишите отзыв о статье "Троянская война"
Примечания
Литература
- Кравчук А. Троянская война: Миф и история = Wojna Trojanska. Mit i Historia, 1985 / Александр Кравчук / Пер. с польск. Д. С. Гальпериной; Послесл. Л. С. Клейна . .. - М .: Наука , Главная редакция восточной литературы, 1991. - 224 с. - (По следам исчезнувших культур Востока). - 30 000 экз. - ISBN 5-02-016589-1 . (обл.)
|
||||||||||||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Троянская война
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.
Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.
Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.
Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Как гласят эпические поэмы, Троя пала и греки одержали победу после десятилетней войны, когда они хитростью проникли в город.
Греки осаждали Трою десять лет. Торговля прекратилась, жители умирали от голода, а лучшие троянские воины пали в жестоких битвах за стенами города. Среди павших был и Гектор – старший сын и наследник царя Трои Приама.
Но вот наконец неожиданно греки сняли осаду. Они соорудили деревянного коня и оставили его у ворот Трои. Затем сожгли свой лагерь, сели на свои корабли и отплыли на запад, как казалось домой, к берегам Греции. На деле же они спрятались за островком Тенедос. О деревянном Троянском коне рассказывается в двух эпических поэмах античности – в «Одиссее» греческого поэта Гомера, созданной через 500 лет после Троянской войны, и в «Энеиде» римского поэта Вергилия, написанной через 8 столетий после поэмы Гомера. Когда троянцам стало ясно,что греки не вернутся, они распахнули ворота и в изумлении и недоумении столпились вокруг огромного деревянного коня, не уступавшего по размерам кораблю, пытаясь решить, что же с ним делать дальше.
Появилось мнение, что это дар греков богу морей Посейдону и большинство жителей Трои склонялись к тому, что коня следует ввезти в город. Жрец бога Аполлона Лаокоон и другие более осторожные его единомышленники, не доверяя никаким дарам греков, предпочитали сжечь коня или сбросить его со скалы. И чтобы придать своим словам больший вес, Лаокоон метнул в коня свое копье. Пустая внутренность коня отозвалась глухим гулом, вещая погибель великой Трое.
Тем временем был пойман предполагаемый дезертир из греческого войска и его связанного привели к царю Приаму. Он сказал, что его зовут Синон и рассказал, что Одиссей хотел продолжить осаду после того, как это казалось уже безнадёжным. Что греки попытались уплыть, но им помешала плохая погода. И как оракул Аполлона приказал грекам принести жертву, и что жертвой должен быть ни кто иной, как он, Синон. Ему удалось бежать и теперь он сдается на милость царя. По словам Синона, греки построили коня в честь Афины Паллады – покровительницы Трои, чтобы искупить пролитую ими кровь. Царь Приам приказал освободить Синона.
Жуткое и грозное предзнаменование развеяло последние сомнения троянцев и заставило их поверить в историю Синона. Когда Лаокоон приносил в жертву богу Посейдону быка, из моря выплыли две огромные змеи, опутали кольцами жреца и его сыновей и задушили их. Троянцы увидели в этом кару за то, что Лаокоон ударил коня копьем. Они решились ввезти коня в город и поставили его возле статуи Афины Паллады. Пророчица Кассандра пыталась этому помешать, но ее никто не слушал. Все считали ее безумной. Конь был так велик, что троянцам пришлось разобрать часть городской стены.
В ту же ночь греческий флот вернулся к берегам Трои. Когда, после бурного празднества, троянцы уснули, Синон разобрал боковую часть деревянного коня. Прятавшиеся внутри коня воины выбрались наружу, перебили стражу у городских ворот и распахнули их перед всем греческим войском, ожидавшим снаружи. Ворвавшись в город, греки устроили троянцам кровавую баню, поджигая один дом за другим и уничтожая всех подряд.
Троянские воины во главе с Энеем (мифическим праотцом римлян) попытались оказать грекам сопротивление. Они отчаянно пытались защитить дворец царя Приама. Дворец был окружен со всех сторон и обречен. Но его защитникам удалось раскачать и опрокинуть башенку, нависавшую над воротами. Внизу раздались крики и стоны. Десятки греков остались лежать под руинами.
Наконец к воротам дворца с бревном в руке подбежал Неоптолем, сын Ахилла. Ему удалось разбить ворота и греки ворвались во дворец. Дворец наполнился криками убиваемых. И не было пощады никому.
Царица Гекуба с дочерьми сгрудилась у жертвенника, во внутреннем дворике. Неоптолем бросился к Андромахе, вдове Гектора, прижимавшей к груди младенца, выхватил его и с криком «Гектореныш!» кинул вниз с высокой стены. Старца Приама, прижавшегося к алтарю Зевса, Неоптолем, схватив за волосы, пронзил насквозь.
Начало светать. Из дворца выходили греки, кто с кожаными мешками или драгоценной утварью, кто волоча за руку полураздетую женщину или ребенка. Стоны и крики пленниц и детей заполнили выжженный город. Их заглушали крики воинов, старавшихся отбить себе рабыню покрепче, помоложе, покрасивее.
Из троянских воинов в живых остался один Эней. Ему оставалось только бежать. Эней с престарелым отцом и сыном отправились в горы. Там к ним присоединились другие спасшиеся троянцы. Избрав Энея вождем, они отправились в заморские края в поисках новой жизни.
Где же находилась Троя
В течении многих веков сказания о греческих героях Ахилле и Аяксе, о троянском царе Приаме и Елене Прекрасной из Спарты, чье бегство со своим возлюбленным Парисом разожгло пожар войны, считались всего лишь легендами, приукрашенными Гомером и Вергилием, а в реальность существования Трои почти никто не верил.
Но всегда были люди, которые допускали, что гомеровская Троя – вполне реальный когда-то существовавший город. Первые серьезные попытки обнаружить древнюю Трою были предприняты в XIX веке. В 1871 г. немецкий археолог-любитель Генрих Шлиман начал раскопки холма Гиссарлык на упомянутой в «Илиаде» равнине, расположенной в западной части Малой Азии возле Дарданелл. Шлиман проник вглубь холма на 15 метров, пробившись сквозь семь культурных слоев, относящихся к разным эпохам и уводящих к бронзовому веку. 13 мая 1873 г. он обнаружил сокровища, явно относившиеся к высокоразвитой цивилизации, погибшей в огне пожаров.
То, что гомеровская Троя находилась на месте холма Гиссарлык ныне широко признано. Шлиман назвал найденные им сокровища по имени троянского царя «кладом Приама». Однако город Шлимана, как позже выяснили археологи, был небольшой цитаделью бронзового века, а возраст найденных Шлиманом сокровищ - примерно на тысячу лет старше описанных Гомером событий.
К настоящему времени археологи обнаружили на территории, ассоциируемой с древней Троей, следы девяти крепостей-поселений, существовавших в разные эпохи. К гомеровской эпохе относится седьмой слой, который представляет Трою в виде обширного (площадью свыше 200 тыс. м²) поселения, обнесённого крепкими стенами с девятиметровыми башнями. Этот город был разрушен пожаром примерно в 1250 г. до н. э., что приблизительно соответствует времени Троянской войны.
Причина Троянской войны
Согласно греческой легенде, на свадьбу Пелея и Фетиды (родителей Ахилла, главного и храбрейшего героя «Илиады») были приглашены все олимпийские боги, кроме богини раздора Эриды. Та, затаив обиду, явилась незваной и бросила среди пирующих золотое яблоко с надписью: «Прекраснейшей». В спор вступили три богини - Гера, Афина и Афродита. Спор разгорался все сильнее и сильнее. Раздраженные богини обратились к собравшимся с просьбой рассудить их, но гости, все как один, отказались сделать это. Все прекрасно понимали, что яблоко достанется одной, а две другие обрушат свой гнев и месть на того, кто осмелится их обойти. Обратились к Зевсу, но тот не пожелал быть судьей. Самой прекрасной он считал Афродиту, но Гера приходилась ему женой, а Афина — дочерью. Зевс отдал суд Парису, сыну царя Трои Приама.
Парис пас стада в горах и и не подозревал, что он сын царя. Будучи младенцем, Парис был отнесен в горы и брошен там на произвол судьбы, так как незадолго до его рождения жена Приама Гекуба увидела страшный сон, предвещавший, что рожденный ею ребенок станет виновником гибели Трои. Но мальчика нашел и воспитал простой пастух.
Богини явились Парису на горе Иде обнаженными. Гера обещала ему господство над Азией, Афина - победы и военную славу, Афродита - любовь и обладание прекраснейшей в мире женщиной. Парис долго не раздумывал, он протянул золотое яблоко богине любви – Афродите.
Прислушавшись к словам Афродиты, Парис отправился в далекую Спарту, ко двору царя Минелая, чья жена, Елена, была самой красивой женщиной в мире. Минелай радушно принял Париса, но вскоре был вынужден отправиться на Крит, на похороны деда. Парис, подстрекаемый Афродитой (Венерой у римлян), уговорил Елену бежать вместе с ним в Трою. Они бежали ночью, тайком, прихватив царские сокровища.
Вернувшись, Минелай обнаружил отсутствие жены и поклялся вернуть Елену и отомстить обидчику. Брат Минелая, царь Микен Агамемнон, напомнил о клятве, которую дали все бывшие женихи прекрасной Елены - прийти на помощь Менелаю по первому его зову. На зов явились все греческие цари. Армия состояла из 100 000 воинов и 1186 кораблей. Вождем был избран Агамемнон. Греки безуспешно осаждали Трою в течении десяти лет, после чего захватили город при помощи хитрости.
Современные историки полагают, что эта война, возможно, была одним из эпизодов в целой цепи ожесточенных торговых войн между микенскими греками и троянцами, которые держали под своим контролем торговлю шерстью, зерном и другими товарами, доставлявшимися из черноморского региона через пролив Дарданеллы.